Я дал им отдышаться — сложился пополам, уперся ладонями в колени и постарался выкашлять внутренности прямо на ледник.

— Ваш кашель становится сильнее, мистер Перри, — сказал Пасанг. В мерцающем красном свете он метнулся в сторону и стал рыться в своем рюкзаке и аптечке.

— Мы не сможем подкрасться ни к одному йети, если ты будешь так кашлять, — сказал Дикон. — Пистолет достал?

Я сунул руку в карман рубашки, где холодный металл словно огнем жег грудь сквозь несколько слоев шелка и хлопка, вытащил оружие и протянул Дикону.

Он уверенно взял полуавтоматический пистолет, словно знал, как обращаться с этой штуковиной — в чем я ни минуты не сомневался, — и сдвинул рычажок около спусковой скобы (впоследствии я узнал, что это предохранитель… мертвец в расселине снял оружие с предохранителя), обхватил пальцами маленький цилиндр в верхней части «люгера», откинул его вверх и назад, пока тот не зафиксировался в таком положении, проверил патронник, потом на что-то нажал, и магазин выпал ему на ладонь.

— Проклятье!

Дикон пальцем извлек из магазина два 9-миллиметровых патрона… Их было всего два.

— Ты не нащупал коробки с патронами у него в карманах? — спросил Дикон.

— Нет. По крайней мере, в его куртке йети. До задних карманов мне было не достать.

Дикон покачал головой.

— Если они не потратили все боеприпасы на расстрел всех шерпов в базовом лагере, где-то здесь должны быть еще патроны — может, рюкзак этого йети спрятан за какой-нибудь ледяной пирамидой или гребнем. Только полный идиот устраивает засаду на пятерых или шестерых человек с двумя патронами в магазине и пустым патронником, разве не так?

У меня не было ответа на этот вопрос — не стоило и пытаться. Я даже не знал, где находится патронник этого пистолета и как он выглядит.

— Вероятно, патроны он хранил в рюкзаке. Мы втроем обыщем тут все вокруг — можно включить головные лампы, а я возьму большой электрический фонарь, — но не больше пяти или десяти минут. Нельзя слишком далеко отставать от Жан-Клода и Реджи.

Я снова перегнулся пополам и стал кашлять и хрипеть, пока не почувствовал на плече широкую ладонь Пасанга, который приподнимал меня.

— Вот, выпейте это, мистер Перри. Всё.

Он протянул мне маленькую бутылочку. Я залпом проглотил жидкость, которая обожгла меня огнем, поперхнулся, но все же подавил приступ тошноты и вернул бутылочку доктору Пасангу. Через пол минуты позывы к кашлю исчезли, и впервые почти за сорок восемь часов у меня пропало ощущение, что в горле застряла грудная кость индейки.

— Что это за штука? — шепотом спросил я Пасанга, когда мы вслед за Диконом покинули неровный круг красного света, отбрасываемого фонарем йети.

— В основном кодеин, — ответил доктор. — Я дам вам еще, когда кашель возобновится.

Мы включили фонари и вели поиски почти пятнадцать минут, но за гребнями и ледяными пирамидами нашли только отпечатки ботинок — никакого следа от рюкзака с боеприпасами. Наконец Дикон позвал нас, и мы тронулись в путь. Я чувствовал разочарование Ричарда — оно пылало, словно огонь в ночи. Какой прок от немецкого полуавтоматического пистолета, если в нем всего два патрона?

«Но все же это лучше, чем быть без пистолета и без патронов», — повторял я себе. Думаю, я пытался убедить себя, что мои усилия в этой Богом проклятой расселине были не напрасны.

Когда мы удалились на запад от расселины и вернулись на тропу, поднимающуюся на ледник, Дикон повернулся и положил мне руку на плечо.

— Джейк… не хотел говорить при Же-Ка… но я попросил тебя спуститься туда потому, что надеялся: ты можешь узнать нашего приятеля без маски йети. Ты его узнал?

— Думаю, да. Наверное. Да… узнал. — Лица мертвых, как я убедился, не похожи на лица живых.

— Кто же это, ради всего святого?

— Карл Бахнер, — сказал я. — Приятель Бруно Зигля — тот альпинист, опытный, знаменитый, президент и основатель всех немецких альпинистских клубов — мужчина в летах, который сидел за столом в тот вечер осенью прошлого года, когда мы в Мюнхене встречались с Зиглем.

Дикон стоял совсем близко, так что даже в тусклом свете я хорошо видел его лицо. Он нисколько не удивился.

Глава 7

Мы увидели пламя и услышали выстрелы, когда до третьего лагеря оставалось идти еще больше мили по проложенной через ледник тропе.

— Проклятье! — воскликнул Дикон. Я знал: он боялся, что Реджи и Же-Ка успели подняться туда как раз к началу резни.

Пистолетные выстрелы эхом разносились по длинной долине ледника и звучали как-то глухо — так лопаются на сковородке последние зерна кукурузы, — но затем стали громче. К одиночным выстрелам из пистолета внезапно присоединился треск, словно кто-то рвал длинные полосы плотной ткани.

— Что, черт возьми… — прошептал я.

Поднятый палец Дикона заставил меня умолкнуть. Никто из нас не пользовался кислородом, мы все тяжело дышали и хрипели после попытки быстрой ходьбы на высоте 21 000 футов. Треск повторился.

— Это может быть пистолет-пулемет «Бергманн-Шмайссер», — наконец сказал Дикон. — Если это так, шерпам и Жан-Клоду с Реджи остается надеяться только на Бога.

— Какая у него скорострельность? — спросил я, хотя ответ меня не очень интересовал.

— Четыреста пятьдесят выстрелов в минуту, — ответил Дикон. — Ограничивается лишь скоростью, с которой стрелок успевает менять тридцатидвухзарядные спиральные дисковые магазины. [56] Эти громоздкие круглые магазины делают «Шмайссер МР-18/1» не очень удобным — носить, целиться, стрелять более или менее точно. Но при такой скорострельности точность не особенно важна. Нам нужно рассредоточиться. Немцы любили использовать свои проклятые «шмайссеры» в близком бою в траншеях.

— Господи, — выдохнул я.

— Давайте двигаться быстрее, — сказал Пасанг и перешел на легкий бег. «Кошки» на его ногах поблескивали в свете наших головных ламп.

— Полагаю… больше… не притворяются… йети. — Дикон тяжело дышал, едва поспевая за длинноногим шерпой. У каждого в рюкзаке по-прежнему было больше тридцати фунтов кислородной аппаратуры и других вещей.

— Нет, — согласился Пасанг. — Теперь просто люди убивают людей.

Я ускорил шаг, чтобы догнать их, но ощущение застрявшей в горле кости вернулось, и время от времени мне приходилось останавливаться, упираться в обтянутые толстыми брюками колени и кашлять до рвоты. Затем я вынужден был бежать еще быстрее, чтобы не отстать. Никто меня не ждал.

Пламя осветило всю долину, в том числе склон Чангзе и ледяную стену Северного седла. До третьего лагеря оставалось меньше двух сотен метров, когда перед нами внезапно возникли две темные фигуры, преградив путь.

Моя рука дернулась вверх, и я едва не выстрелил в ближайший силуэт.

— Нет! — крикнул Дикон и ударил меня по руке.

Это были Реджи и Жан-Клод.

— Сюда, — прошипел Же-Ка, и мы вслед за ним сошли с утоптанной тропы. Он провел нас на север вдоль цепочки покрытых снегом ледяных пирамид и сераков. Через несколько секунд я понял, что Жан-Клод выбрал это место, чтобы сойти с главной тропы, из-за толстой ледяной корки, на которой наши ботинки не оставляли следов.

— Нам нужно немедленно подняться в третий лагерь, — прошептал Дикон; голос его звенел от напряжения и боли. Стрельба стихла несколько минут назад. Дикон в обтянутой перчаткой руке держал 9-миллиметровый «люгер» Бахнера с двумя патронами, а не большой сигнальный пистолет Вери.

Же-Ка и Реджи провели нас метров двести на север вдоль линии кальгаспор и сераков, а затем — на восток через ледовый лабиринт, пока мы не добрались до места, откуда был виден третий лагерь. Те из нас, у кого были бинокли, достали их из рюкзаков.

— О… Боже… Проклятье, — прошептал Дикон.

Все палатки третьего лагеря были охвачены огнем. Повсюду лежали тела шерпов — в отблесках пламени мы насчитали не менее девяти, — а те ящики и груды припасов, которые не горели, были раскрошены топорами. Никаких фальшивых йети не наблюдалось, но когда туман немного поднимался, я видел кровавые отпечатки ботинок, ведущие к лесу каменных пирамид к югу от лагеря.