Опустившись на землю ниже ледяного гребня, мы смотрели друг на друга.

— Мы пришли слишком поздно и не успели помочь, — прошептал Жан-Клод. — И это все моя etre damne par Dieu вина!

— Что случилось? — спросил Дикон.

Жан-Клод издал какой-то сдавленный звук, который можно было принять и за всхлип, и за вздох.

— Я упал в эту чертову трещину. Moi! Лучший специалист Шамони по льду и ледникам!

— Вы включали головные фонари? — спросил я.

— Нет, — ответил расстроенный Жан-Клод.

— Вы шли в связке? — задал я еще один вопрос.

— Нет. — Он с усилием втянул в себя воздух. — Я шел первым, стараясь держаться на ледяном участке, поближе к тропе. Внезапно снег подо мной провалился, и я пролетел футов двадцать пять внутрь ледника, пока мой ледоруб не застрял в сужающейся расселине. Я повис на рукоятке ледоруба. Потом стал с помощью «кошек» выбираться наверх. Леди Бромли-Монфор спустила мне веревку. Она тянула, а я поднимался на узле Прусика. Но на подъем ушло почти пятнадцать минут, и я едва не уронил в пропасть свой рюкзак. Провалился в расселину, как новичок…

— Тебе не в чем себя винить, Жан-Клод, — прошептал Дикон. — Сегодня слишком темно, черт возьми, и мы все выбились из сил. Спали не больше часа в пятом лагере в понедельник ночью, и с тех пор на ногах. В воскресенье и понедельник мы поднимались на высоту больше двадцати семи тысяч футов, слишком много ночей подряд провели на большой высоте, воды у нас было столько, что не хватило бы и хомяку, мы за день спустились почти на десять тысяч футов, а сегодня снова поднялись почти на пять тысяч футов. Просто чудо, что все еще держатся на ногах.

— Шерпы… там… — Жан-Клод умолк и всхлипнул.

— У них не было ни одного шанса, — сказал Дикон. — И это все моя вина. Я отвечаю за восхождение в этой экспедиции, отвечаю за безопасность. Теперь все шерпы, возможно, мертвы, и это моя вина. Я был их командиром.

— Мы видим только девять тел, — прошептала Реджи. — В третьем лагере должно было быть четырнадцать шерпов, если все носильщики, которых мы отправили туда из второго лагеря, благополучно добрались до места. Наванг Бура пошел с нами, а потом исчез. Можно надеяться, что он сумел выбраться из долины.

— С топориком для разделки мяса против пистолетов-пулеметов «Бергманн-Шмайссер» и полуавтоматических пистолетов «люгер», — с горечью заметил Дикон, потирая заросшую щетиной щеку.

— Как убили тех двоих, которым почти удалось убежать из базового лагеря? — спросил Пасанг.

— Выстрелами из дальнобойной винтовки, — прошептал Дикон. — Полагаю, из украденных у нас винтовок.

— У нас с леди Бромли-Монфор были охотничьи ружья, — сказал Пасанг. — Для охоты мы оба использовали ружья «Манлихер-Шенауэр» со скользящим затвором модели тысяча девятьсот двадцатого года. А вы что с собой привезли, капитан Дикон? Это была модифицированная винтовка «Ли-Энфилд», не так ли?

— Да, — подтвердил Дикон. — Оснащенная оптическим прицелом «Перископик призм компани». Прицел смещен на три дюйма влево из-за хода затвора. Прицеливаешься правым глазом, но во время стрельбы можно переключаться на левый. Я стрелял из нее на фронте. Выглядит неуклюже — она и в самом деле неуклюжая, — но никогда меня не подводила.

— И тебе разрешили оставить ее у себя после войны? — спросил я.

— Это было незаконно, но я ее не сдал, — сказал Дикон. — Оптический прицел я покупал за свои деньги.

— Но, Ри-шар… — Жан Клод умолк на несколько секунд. — Ты же был офицером, так? И твое единственное оружие — револьвер «уэбли», который ты сегодня дал Семчумби, да?

— И да, и нет, — мрачно ответил Дикон, словно на исповеди открывал какую-то ужасную тайну. — Несмотря на то что я был офицером, я прошел курсы снайперов. И за те недели, что мы сидели в траншеях между атаками, научился очень хорошо стрелять.

Я не знал, как относиться к такому откровению. Все, что я слышал после войны, свидетельствовало о том, что обе воюющие стороны ненавидели снайперов. Даже своих.

— Снайпер-буддист, — наконец прервала молчание Реджи. — И это значит, что мы должны вернуть себе хотя бы одно из ружей.

— Мы пытались, — сказал Жан-Клод. — Реджи предложила, и я согласился, что здесь, среди этих пирамид, нужно устроить засаду на йети — немецких альпинистов-йети, — когда они пойдут назад по тропе через ледник. Хорошая идея. Выстрелить из ракетниц в тех, у кого в руках ружья или эти автоматы «шмайссер», в темноте и суматохе попытаться отнять оружие, а потом отступить в ледяной лабиринт.

— Они бы убили вас обоих, — покачал головой Дикон.

Жан-Клод пожал плечами.

— Нам нужно настоящее оружие, mon ami. Вам удалось достать пистолет мертвого йети?

Дикон показал черный «люгер».

— Два патрона в магазине и пустой патронник. Полагаю, Бахнер никогда не служил в армии.

— Это был Бахнер? — спросил Жан-Клод. — Человек, которого вы видели в Мюнхене вместе с Зиглем?

— Кто такой Бахнер? — спросила Реджи.

Я начал шепотом объяснять, но Дикон прервал меня:

— Вы видели немцев во время этой расправы в третьем лагере? Сколько их было? Есть ли вероятность, что кто-то из четырнадцати шерпов сумел уйти?

— Мы видели как минимум восемь немцев в меховых куртках, — сказала Реджи. — Убивая наших людей, они не надели маски йети. А когда подожгли палатки и припасы, то просто побросали маски и меховые куртки в огонь.

— Думаю, несколько раненых уползли в лабиринт из ледяных пирамид, — прошептал Жан-Клод. — Отпечатки ботинок на снегу показывают, что немцы пошли за ними по кровавому следу. Чтобы прикончить.

— Надеюсь, часть этих кровавых следов принадлежит немцам, — сказал я. — У Семчумби был револьвер Дикона «уэбли». Я забыл… сколько в нем патронов?

— Всего шесть, — ответил Дикон. — И это не самовзводный револьвер. Но у него есть автоматический экстрактор гильз, так что опытный стрелок, имея под рукой запас патронов, может делать от двадцати до тридцати выстрелов в минуту.

— А Семчумби был опытным стрелком? — спросил Же-Ка.

— Нет. — Голос Дикона звучал хрипло.

— А у него были еще патроны? — Этот вопрос задал Пасанг.

— Нет.

— Но я все же надеюсь, что он пристрелил нескольких ублюдков, — сказал я.

— Аминь, — прошептал Жан-Клод.

Время от времени мы выглядывали из-за гребня, приставив к глазам бинокли, но ужасная картина не менялась, если не считать постепенно гаснущего пламени. Немцы не вернулись. Все тела на снегу были неподвижными.

— Мы должны туда спуститься, — сказала Реджи. Голос ее звучал твердо — сомневаюсь, что я смог бы так совладать со своим.

— Зачем туда спускаться? — спросил я. — Зачем рисковать?

— Нам нужны продукты, керосин, примус или печка «Унна», брикеты твердого топлива, спальные мешки, дополнительная одежда — все полезное, что не уничтожили немцы.

— Давайте просто отступим назад по леднику, — предложил я. — Подходить к огню слишком опасно. Немцы могут этого ждать. Ждать нас.

— Вероятно, они и ждут, — согласился Дикон. — Но Реджи права. Мы должны забрать все, что можно, из третьего лагеря — Бог свидетель, что в базовом, первом и втором лагерях ничего не осталось, а нам, чтобы выжить, нужны еда, горючее и печка.

— Почему ты считаешь, что все это там осталось? — Даже мне самому показалось, что в моем голосе слышно отчаяние и даже паника.

— Вспомни, Джейк, — сказал Дикон, — здесь, в третьем лагере, мы устроили склад, накрыв наши запасы брезентом — примерно в пятидесяти футах к западу от лагеря, у подножия Чангзе, где камни становятся острыми. Сегодняшний снег мог совсем скрыть его. Кроме того, склад находился достаточно далеко, и немцы могли его не заметить — в отличие от базового и других лагерей, где у них было преимущество светлого времени суток, третий лагерь они атаковали в темноте.

— Может, сначала нужно решить, что делать дальше — в каком направлении мы пойдем и какие у нас планы, — а уж потом спасать то, что можно спасти? — спросил Жан-Клод.