Целую минуту мне отвечал только свист ветра, бьющегося о камни и скальную стену.

— Если немцы вроде герра Зигля и его друзей, — наконец нарушил молчание Дикон, — получат власть, то снова будет война, Джейк. Можешь не сомневаться. А в войне нет ничего благородного. Ничего. Это я точно знаю. Когда приближается война, остатки благородства можно сохранить лишь двумя способами. Либо избежать сражения, в чем, как полагают люди умнее нас с тобой, могут помочь эти грязные, непристойные фотографии, либо — когда дело все-таки дойдет до драки — вести себя по возможности достойно, когда каждую секунду тебя обуревает страх, и делать все, чтобы сохранить жизнь своих людей.

— Что ты и делал все четыре года, Ри-шар. Старался уберечь своих людей. И делаешь теперь, на этой горе.

Дикон хрипло рассмеялся, что стало для меня полной неожиданностью.

— Мой дорогой друг, — сказал он и тронул Жан-Клода за плечо. — Друзья мои. — Он задержал взгляд на каждом из нас. Потом снял очки, чтобы мы видели его серые глаза, и я заметил, что от холодного ветра у него выступили слезы. — Друзья мои, я не смог сохранить жизни людей, которые были под моим началом. Мне не удалось даже уберечь тридцать наших шерпов во время этой мирной экспедиции. В горах за них отвечал я. Большинство из них мертвы. Господи, я не смог даже позаботиться о своей винтовке, не говоря уже о том, чтобы защитить от убийц наших шерпов. Если бы все добрые люди, которых я убил или помог убить на войне, пошли с нами на Эверест, то цепочка протянулась бы от Дарджилинга до этой проклятой вершины.

Он умолк.

— Ладно. — Я уже больше не мог слышать тишину и завывание ветра. — Полезу наверх, пока не замерз. Там есть приличная точка страховки, так что я буду привязан, пока не доберусь до верхнего левого края того снежного поля на высоте около сорока пяти футов. Похоже, кто-то из вас может подняться со мной и страховать — или, по крайней мере, наблюдать за мной — из той точки. Мы вытопчем маленькую площадку на снегу, если потребуется. Нет, нет, это дерьмовая точка страховки — если я сорвусь со скалы, то утащу страхующего за собой, — и поэтому я помогу кому-то из вас поставить перила до того места, до снежного поля у основания вертикального участка, а потом начну подниматься без страховки, просто накинув на себя веревку, чтобы другой мог повторить попытку, если я сорвусь.

— Я пойду вслед за тобой до того места, когда ты найдешь точки страховки на камнях, — сказал Дикон.

Жан-Клод перегнулся через край Северной стены и в бинокль рассматривал наши следы на маршруте.

— Немцы поднимаются к грибовидному камню, — крикнул он. — Мы должны поторопиться, если хотим успеть к нашему Аламо.

Глава 20

Я ни черта не знал о медитации дзен — если это ею занимался Дикон, когда каждое утро перед завтраком сидел, погрузившись в размышления, как предполагала Реджи, — и у меня не было времени и желания расспрашивать его во время этого безумного восхождения. Но тогда я подозревал, а теперь точно знаю, что альпинизм — особенно скалолазание в экстремальных условиях, когда у тебя нет права на ошибку, — является крайне необычным и прекрасным эквивалентом дзен. В сознании альпиниста не остается ничего, кроме движений, которые он собирается сделать, зацепок, которые он видит, чувствует или на которые надеется, скорости, с которой он должен перемещаться, чтобы не соскользнуть с крутой или вертикальной стены. Он представляет — воображает, мысленно репетирует, чувствует, — куда протянуть руку, куда поставить ногу, за что зацепиться, какое трение нужно создать, чтобы не сорваться, в тех местах, где этого трения не было.

Таким образом, привязав страховочную веревку от Дикона, я начал преодолевать первую половину этого немыслимого подъема — сначала налево к трещине, где под острым углом сходятся две каменные глыбы, небольшому разлому, который расширялся, превращаясь в довольно широкую трещину, идущую до высоты 45 футов. Эта трещина была заполнена камнями и галькой — она появлялась снизу и ничем не могла помочь мне на первом участке маршрута.

Хотя это было не совсем так, поскольку когда я быстро двинулся влево к южной стене поблизости от «соединения» скал, то попал в тень и почувствовал, что воздух стал значительно холоднее. Держась рядом со щелью, я замерзну — и это негативный фактор. Затененные участки необходимо преодолевать как можно быстрее, или потом я лишусь пальцев на руках и ногах, самих рук и ног и всего остального, до чего доберется скальпель хирурга.

Я вскарабкался по узкой выемке рядом с тем местом, где встречались каменные плиты, затем сместился вправо, нащупывая пальцами зацепки, которые не видели глаза, а мои «кошки» балансировали на выступах шириной меньше половины дюйма. Потом — короткий вертикальный участок прямо под снежным конусом на полпути вверх, когда ноги перемещались то влево, то вправо, чтобы найти самую маленькую опору, затем снова вверх, пока я не остановился, хватая ртом воздух и кашляя на четырехдюймовой верхушке высокого, тонкого камня. Четыре дюйма казались мне бульваром… канзасской прерией.

Теперь предстоял «широкий шаг» на снежное поле, которое я видел снизу и решил, что буду думать о нем тогда, когда поднимусь сюда.

И вот я здесь. Тут не было ничего, во что можно упереть «кошки» или руки, чтобы сделать шаг шириной четыре фута, или даже больше, на крутую, наклонную плиту, покрытую снегом. (На ней не просматривалось ни одного горизонтального участка, заслуживающего названия карниза.)

Смерть при таком восхождении может настигнуть мгновенно, как только ты останавливаешься, чтобы подумать. Иногда нужно просто довериться инстинкту, опыту и краткому преимуществу, которое адреналин дает над рациональным мышлением.

Зная, что Дикон не сможет меня удержать во время этого гигантского шага — скорее, прыжка, — и видя 8000-футовую пропасть, которая будет у меня под ногами, я на долю секунды пожалел, что привязан к страховочной веревке даже на этой нижней, «легкой» части маршрута. Я действительно, на самом деле, не хотел утащить за собой Дикона, если сорвусь и полечу навстречу смерти.

Я упал животом на скользкий снег. Наклонная «полка» уже несколько часов находилась под прямыми солнечными лучами, и снег местами стал мокрым и скользким. Мои пальцы зарывались в рыхлую массу, не находя опоры. Я начал сползать назад и вправо, прямо к обрыву.

Затем передние зубья «кошек» на моих болтающихся ногах нашли какую-то опору в покрывавшем каменную плиту слое снега толщиной от шести до восьми дюймов. Мое скольжение замедлилось, затем остановилось. Медленно — зубья «кошек» были моим единственным реальным контактом со снегом, не говоря уже о недоступной скале под ним, — я сумел дюйм за дюймом сместить тело влево и вверх. В конце концов, несмотря на крутой наклон плиты и пропасть под ногами, встал и, чтобы не потерять равновесие, ухватился за скалу сверху.

Затем я двинулся к дальней слева — северной — стороне этой конической снежной полки, нашел угол, где можно вытоптать крошечную площадку в снегу, на которой поместятся ноги, накинул веревку на единственную скальную точку опоры, которую смог найти — трехдюймовый торчащий вверх тонкий выступ на уровне моего носа, но по размерам меньше его, — отмотал веревку, выбрал слабину, перекинул через плечо, как делал это тысячи раз, и крикнул:

— Страхую!

— Пошел! — ответил Дикон и, иногда используя натянутую веревку, чтобы не опрокинуться назад, начал карабкаться ко мне в стиле Мэллори, словно механический паук.

Через несколько минут он уже стоял рядом со мной. Я знал, что пора начинать дальнейший подъем — мы были в тени, и я замерзал без пуховика, теплых брюк и варежек, дрожа всем телом (возможно, не только от холода, но и от адреналина). Поэтому я поднялся на несколько футов по щели между плитами и освободил Дикону место на горизонтальной площадке площадью в один квадратный фут, которую я соорудил в углу из снега. (С точки зрения скалолаза, такие щели неудобны, поскольку они слишком широки для ладони или кулака, чтобы те могли найти там надежную опору, не говоря уже о крюке, чтобы его вбить — если вы принадлежите к числу немецких «жестянщиков», которые используют крюки, — но в то же время слишком узкие, чтобы втиснуть туда тело. В сущности, такие трещины бесполезны, разве что служат мусорным ведром, куда бросают бутылки и все остальное.) Теперь я просунул ногу в щель; вдавленные в известняк зубья «кошек» и две вытянутые руки удерживали меня на несколько футов выше макушки Дикона в том месте, где сходились две скалы. Такое положение отнимало много сил на любой высоте, и я понимал, что здесь не продержусь больше минуты.